В европейской культуре есть несколько женщин, очертания тел которых узнаваемы настолько, что сами по себе могут считаться событиями истории искусства. Малогрудая и широкобедрая Хендрикье Стоффельс, Вирсавия у Рембрандта, пухлая и мягкая, как мех накинутой на ее плечи шубки, Елена Фоурмен у Рубенса, длинношеяя, с длинной талией и крутыми бедрами Жанна Эбютерн у Модильяни, длинноногая, с энгровской спиной и могучими покатыми плечами Гала у Дали. Но даже из них никто не может сравниться с Мари-Терез Вальтер, чьи литые формы растиражированы и вбиты в культурную память страстью, кистью и резцом Пикассо. Их любовь можно назвать едва ли не самой плодоносящей в истории живописи — если за плоды принять количество полотен, да все только возрастающую их стоимость, уже выведшую Пикассо в ранг самого дорогого художника мира ($106,5 млн за "Обнаженную, зеленые листья и бюст" 1932 года).

Сказать, что Пикассо писал Мари-Терез Вальтер больше других своих женщин, было бы некоторым преувеличением: количественно — да, но он оставил множество портретов и всех остальных своих жен и подруг. Вот только остальных мы по этим портретам знаем в лицо (идеальный овал и поджатые губы Ольги Хохловой, "плачущие" глаза и челка Доры Маар, высокий лоб и вздернутая правая бровь Франсуазы Жило, роскошные волосы и почти жирафья шея Жаклин Рок). А Мари-Терез у Пикассо — это прежде всего тело: упругое, спортивное, гибкое, быстрое, текучее. Лучшее словесное описание Мари-Терез оставила та, которую сама Вальтер считала своей очередной и очень серьезной соперницей, Франсуаза Жило: "это определенно та женщина, которая пластически вдохновляла Пабло больше, чем любая другая. У нее было очень привлекательное лицо с греческим профилем. Блондинки на целой серии портретов, написанных Пабло с двадцать седьмого по тридцать пятый год, являются почти точной ее копией <...> Формы ее были скульптурными, их рельефность и четкость линий придавали лицу и телу необычайное совершенство".

История их встречи процитирована, наверное, уже миллион раз. История и впрямь сильна своей лаконичностью: 45-летний художник встретил 17-летнюю Мари-Терез Вальтер в январе 1927 года у выхода из метро возле парижского универмага "Галерея Лафайет". "Он просто взял меня за руку и сказал: "Я — Пикассо. Вместе мы будем делать замечательные вещи"". Это имя ей ничего не говорило, но он отвел ее в ближайший книжный магазин и показал монографию о себе. Аргумент оказался достаточным — она согласилась ему позировать, а через несколько дней — и на целых девять лет — они стали любовниками. Связь скрывалась: он был уже не очень убедительно, но все еще женат, она была несовершеннолетней.

Понятно, что все в этой истории закончилось, как всегда с любовями Пикассо, плохо: она родила ему дочь Майю, потом они расстались, у него были новые молодые подруги и новые дети, она была где-то близко, но не с ним, через четыре года после смерти Пикассо, в 1977-м, Мари-Терез Вальтер повесилась.

Выставка в нью-йоркской галерее Гагосяна при всей почти голливудской банальности названия — как бы серьезное монографическое исследование (она продолжает серию выставок галереи: "Пикассо: мушкетеры" 2009 года и "Пикассо: средиземноморские годы" 2010-го). Но в то же время это чрезвычайно личное мероприятие — сокуратором выступает внучка Пикассо и Мари-Терез Вальтер Диана Видмайер Пикассо, которая внесла в экспозицию значительный вклад в виде неизданных и не выставлявшихся прежде фотографий и других документальных материалов из архива семьи. Понятно, что в таком ракурсе это будет бабушкин апофеоз. Хотя вообще-то можно и без этого пафоса: разговор о том, что в пикассоведении принято называть "периодом Мари-Терез Вальтер", уместен всегда. Это время, когда кубизм остался позади, когда Пикассо стал мягче и непредсказумее, когда его знаменитые глаза (один от лица анфас, а другой — от профиля) перестали быть знаком, а стали рассказывать личную историю, когда "Герника" соседствовала с классицистической Аркадией. Время необычайно плодотворное (огромный портрет своей подруги в первые годы их романа художник писал за день) и необычайно для Пикассо живописно-цельное. Сплетни сплетнями, мемуары и интервью жен, любовниц, детей и внуков испанского гения пусть говорят сами за себя, но работы первичны. Мари-Терез была ласкова и добра, это факт. Но гораздо более значимый для нас факт — что ее тело стало подлинной главой большой истории искусства.