«В этом есть кураж»

«Возможность снять дублера я сразу отмел – для меня было бы неприемлемо, чтобы кто-то притворялся Виктором, мы бы притворялись, что это Виктор, а зритель бы притворялся, что верит нам», – рассказал режиссер Рашид Нугманов газете ВЗГЛЯД о процессе съемок второго варианта фильма «Игла».

Казахский режиссер Рашид Нугманов вошел в историю отечественного кино как один из самых неортодоксальных кинодеятелей советской эпохи. В 1986-м, в «Йя-Ххе», Нугманов одним из первых рассказал о подпольной жизни советских рок-н-ролльщиков. В 1993-м его «нео-вестрен» «Дикий Восток» был удостоен приза жюри на Международном кинофестивале в Валансьене. Но, пожалуй, самым значимым фильмом в портфолио Нугманова стала нашумевшая «Игла» – сюрреалистический боевик образца 1988 года, главную роль в котором исполнил Виктор Цой.

«Я вдруг понял: то, чем я занимаюсь, есть не что иное, как аналог ремикса в музыке, только мы делаем его в кино»

Недавно на экраны кинотеатров Росcии, Казахстана и Украины вышла «Игла. Ремикс» – новая и, как говорит сам Нугманов, «улучшенная» версия культового оригинала, повествующая о наркодиллерах, бандитских группировках и бросивших им вызов героях-одиночках. И хотя с момента гибели Цоя прошло 20 лет, главную роль в ремиксе исполняет по-прежнему он.

О том, как это стало возможно, а также о многом другом режиссер рассказал корреспонденту газеты ВЗГЛЯД.

Новый жанр

ВЗГЛЯД: Рашид Мусаевич, расскажите, почему вы решили вернуться к «Игле»?

Рашид Нугманов: Эта идея родилась естественным образом. Я не придумывал ее специально. Я хотел выпустить к 20-летию картины и 20-летию гибели Виктора фильм в хорошем качестве. Мы понимали, что до этого все было сделано с плохих позитивных копий, с невыставленным светом, звуком – в общем, в ужасном качестве. И я начал работу, отсканировал весь материал в высоком разрешении, и тут же окружающие подсказали мысль: раз вы делаете фильм в разрешении, достаточном для демонстрации в кинотеатрах, так почему бы вам не напечатать несколько фильмокопий и не показать картину повторно на большом экране?

И я подумал, что, наверное, это, действительно, интересная идея, тем более что Виктора помнят, и у него есть новые поклонники, которым будет интересно на него посмотреть... Но следом пришла другая мысль, тоже вполне естественная: вряд ли реликт 20-летней давности реально пойдет в кинотеатрах. Ну, вряд ли они его возьмут – все же фильм уже видели. Значит, нужно добавить что-то новое.

Существует такая старая традиция – выпускать так называемые полные версии первоначального проката. Это когда в фильм добавляют вырезанные сцены, немножко перемонтируют и выпускают полные или, как их еще иногда называют, режиссерские версии. Традиция существует давно, но в нашем случае, к сожалению, это оказалось невозможным. Не потому, что этих сцен не было – их более 40 минут, но они, к сожалению, были уничтожены на «Казахфильме», и создать полную версию оказалось невозможным. Тогда я стал думать, из каких источников мы сможем взять материал. Первым делом, безусловно, из того материала, который я снимал с Виктором до «Иглы», в фильме «Йя-Хха». Плюс другие какие-то архивные материалы, которые были у меня и у моих друзей...

Нугманов решил не менять Цоя на дублера (Кадр из фильма "Игла Remix") (Фото: kinopoisk.ru)

ВЗГЛЯД: Но, судя по вашему новому фильму, одних архивных материалов оказалось недостаточно для реанимации старой сюжетной линии...

Р.Н.: Да, мне был необходим и третий источник материалов. Я переписал сценарий, почему что не хотел создавать некий документальный фильм на основе «Иглы» с вклейкой дополнительных материалов. Иначе получился бы просто поток сознания... Мне хотелось сохранить ту первоначальную линию «Иглы» и отнестись к ней достаточно бережно, чтобы это оставалось драматургическим произведением – с началом, серединой и концом...

Чтобы доснять те сцены, которых просто не хватало, где был необходим главный герой, у нас было две возможности: первую – снять дублера – я сразу отмел, для меня было бы неприемлемо, чтобы кто-то притворялся Виктором, мы бы притворялись, что это Виктор, а зритель бы притворялся, что верит нам – в общем, чепуха полная. Альтернативный путь был только один – использовать графические изображения Цоя, так мы и поступили. То есть вышло графическое изображение, который воображает себе этот безумный персонаж по имени Спартак. Так в фильме появилась графика...

ВЗГЛЯД: И все же, почему вы назвали ваш фильм «ремиксом»?

Р.Н.: Когда мы собирали все это вместе, я вдруг понял – то, чем я занимаюсь, есть не что иное, как аналог ремикса в музыке, только мы делаем его в кино. В музыке уже давным-давно это делается, когда оригинальные записи каким-то образом преображаются – меняется ритм, переклеиваются куски, добавляются новые партии, басы и ударные, любые инструменты, голоса – что угодно... Но очень важным элементом при этом является то, что существует оригинальная запись. Если выражаться кинематографическим языком, это не ремейк, то есть когда ты просто берешь нотную запись и переигрываешь произведение заново. Это именно ремикс, потому что существует запись оригинального исполнения. Например, во времена Моцарта никакие ремиксы не были возможны, потому что системы звукозаписи не существовало. Тогда были возможны только ремейки, когда можно было взять нотную запись и переиграть то, что Моцарт делал.

ВЗГЛЯД: Получается, вы открыли новый жанр в кинематографе?

Р.Н.: Ну... я рад. Тому, что он вcе-таки родился на нашей с вами общей родине... В этом есть даже свой кураж... Я думаю, мы увидим все больше и больше примеров таких ремиксов, и все благодаря тому, что кинематограф уже лет десять делает весь монтаж в цифре... Если раньше мы ставили ту же самую пленку и монтировали, склеивая ее скотчем на монтажных столах, то сейчас все это делается на компьютере. Я весь фильм смонтировал на своем Макинтоше. Дома. Нет, ну потом мы, конечно, делали обработку кадров на больших мощных серверах на «Мосфильме», но весь монтаж, вся складка, это все цифровое... И принципиальной разницы между монтажом звука и монтажом аудио-визуальных произведений в общем-то нет. Они даже внешне похожи друг на друга. ProTools, на которой работают музыканты, по своей логике похож на любую монтажную программу – Avi, или там Final Cut...

ВЗГЛЯД: То есть основная работа сводилась к монтажу. С учетом этого, сколько времени ушло на создание фильма?

Р.Н.: Да, в основном, это был пост-продакшн. У нас было всего около семи, если не ошибаюсь, смен до съемок, а все остальное делалось на компьютере. Это, в общем, такой классический пост-продакшн. Но поскольку мы работали с некоторыми перерывами, то в общей сложности на все ушло не больше семи месяцев.

Из режиссуры в политику и обратно

«Политика – это был полный рок-н-ролл!»

ВЗГЛЯД: Говоря о простоях – ваша последняя картина «Дикий Восток» вышла в 1993 году. Чем вы можете объяснить столь затянувшийся творческий отпуск?

Р.Н.: Я далеко не отдыхал, просто занимался другими вещами. Во второй половине 1990-х, уехав во Францию, я начал заниматься политикой, открыл для себя новый мир. Казахстан – это государство, у которого не было государственности в привычном смысле этого слова, оно было совсем другое. В современном смысле оно и наследник Казахской советской социалистической республики, а с другой стороны, государство, которое во многом строится заново, на новых принципах. Все создается сейчас.

В 1980-х много нового создавалось в музыке, в андеграунде, в живописи, в 1990-е такой взрыв креатива произошел в политике. Рок-музыка к тому времени маргинализировалась, ее место заняла совершенно неинтересная попса. Кино тоже упало, благодаря развалу кинопроката и так далее. Оно стало малоинтересным. Конечно, были и интересные вещи, вроде «Брата», но в целом мне было неинтересно заниматься этим, неинтересно копаться на обочине. А политика – это был полный рок-н-ролл! Страна жила 70 лет под коммунистическим режимом, и вдруг бах! Дикий капитализм свалился на голову, стали происходить совершенно новые какие-то вещи, и они меня интересовали.

ВЗГЛЯД: И почему после десяти лет занятий политикой вы снова вернулись в кинематограф?

Р.Н.: Мне опять стало интересно. Я только что вернулся из Казахстана, у меня там есть очень серьезное предложение, которое мы сейчас будем подписывать, но я никогда не говорю о своих творческих планах, пока они не запущены в производство. Скажу лишь, что там очень приличный бюджет. Казахстан стал выделять на кинематограф очень большие деньги. Например, на данный момент в производстве «Казахфильма» 22 полнометражных картины.

ВЗГЛЯД: То есть можно ждать возрождения так называемой казахской волны?

Р.Н.: Ну, посмотрим. В отличие от того времени, нынешние проекты ориентированы не на открытие нового языка, а на коммерциализацию, что вполне нормально. Меня самого это тоже интересует, потому что для меня-то это тоже новое. То есть, как ни парадоксально звучит, открывать новое для меня уже не ново. И поэтому мне было бы очень неинтересно поработать вот в таком классическом стиле. То есть я на самом деле человек-то хитрый, я уже давно изучал американскую систему, американскую форму... Даже опубликовал свой труд в университете Калифорнии, по которому сейчас учатся студенты. Он называется «Инструкция киносценария». И для меня сейчас новое лежит вот в такой сфере массового. Если я сейчас начну продолжать заниматься своими старыми экспериментами, тогда я перестану себя уважать, потому что это получается сел на свой конек и пошел... А я люблю все время вызовы бросать самому себе.

ВЗГЛЯД: Возвращаясь к оригинальной «Игле» – как вы заполучили этот проект и каково было работать с Виктором Цоем?

Р.Н.: Я получил предложение снять «Иглу», когда она уже была в производстве, были потрачены деньги, и все сроки уже вышли. Поэтому  я сразу заручился обязательствами со стороны «Казахфильма» на право самому отобрать актеров, без проб, менять сценарий по своему смотрению. И когда они сказали «ОК», я сразу позвонил Виктору и сообщил, что есть такая возможность: «Будем?» – Он говорит: «Конечно» – «Сценарий будешь читать?» – «А зачем? Главное, тебе разрешили его менять, так что какая разница». И он приехал, позвонил Пете (Мамонову), Саше Баширову, и мы начали снимать. Для нас это было продолжением нашей дружбы, нашего общения. Поэтому с Виктором я не работал, мы с Виктором просто дружили. Мне посчастливилось быть его творческим напарником, мы создали тандем.